20363
6
Автор Ломачинский Андрей Анатольевич
Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССР - Североморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым "золотыми рыбками" за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочка - атомный подводный стратегический ракетоносец.
Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий - им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах "потерь, неприемлемых для нации", выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.
Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек - сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт - специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает - бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось - ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле - стоит законсервированным на всякий случай.
Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию - удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.
Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить - то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды - банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.
Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсий - им в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах "потерь, неприемлемых для нации", выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.
Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человек - сам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпункт - специальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегает - бесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилось - ты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в масле - стоит законсервированным на всякий случай.
Обед прошел как обычно. Доктор пробу снял, а вот обед почему-то в рот не полез. После приема пищи замполит решил провести очередное политзанятие. На берегу это была бы скукота, а тут развлечение, приносящее разнообразие в монотонную жизнь. Доктор Пахомов всегда серьезно относился к подобного рода мероприятиям. Если просили выступить, то непременно готовился и выступал, что надо конспектировал, да и выступления товарищей внимательно слушал. Но не сегодня. На обеде за миской супа внезапно мысли доктора закрутились назад, он стал мучительно вспоминать курсантское время, Академию и свои занятия по хирургии. Впервые он решил не присутствовать на политзанятии. А виной тому симптомы. Доктор снова лежал на своем любимом операционном столе в десятый раз перебирая в памяти те немногие операции, на которых он побывал зеленым ассистентом-крючкодержцем и парочку операций, выполненным его собственными руками. Он вспоминал банальную аппендэктомию - удаление червеобразного отростка при аппендиците. Операция на подлодке явление из ряда вон выходящее, хотя все условия для этого есть. Но наверное, не в этом случае.
Дело в том, что симптомы острого аппендицита появились у самого доктора Пахомова. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить - то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Пахомов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом. Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды - банальный классический аппендицит! Надо звать капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать.
×
В двери появляется голова стармеха. "Ну как?" "Хреново, зови командира." Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-оо, даже политзанятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извини, старший лейтенант Пахомов, но на подобный случай, как с тобой, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажи нам, что с тобой будет с позиции твоей медицины. Помрешь?
Что будет то? А то будет - отросток наполнится гноем и станет флегмонозным. Потом перейдет в гангренозный, так как ткани умрут, и сосуды затромбируются. Потом "гнилой червяк" лопнет и начнется перитонит. Если перитонит будет не сильно разлит, то можно выжить. В конце концов сформируется холодный инфильтрат, который можно прооперировать и через полгода. Но далеко не всегда. Чаще от перитонита человек умирает. Или от заражения крови вместе с перитонитом. Так что скорее всего помру.
Ваше решение я слышал, теперь Вы послушайте мое: Родину я люблю, ситуацию понимаю, вас не виню - наша боевая задача поважнее отдельной жизни будет. Раз эвакуация невозможна, то шансы выхода через холодный инфильтрат я использовать не буду. Хреновые шансы, да и больно. Наркотой с антибиотиками всю автономку ширяться не хочу. Это уже мой приказ, я хоть и маленький начальник, но медслуждбы. Операция будет. Удачная или неудачная - это как получится. Авантюра, конечно, но в процентном отношении шансы берег увидеть не меньше, чем если ничего не делать. А раз никто, кроме меня, операций не делал, то я ее делать и буду. В помощники мне боцмана Кисельчука позовите, он садист известный и крови не боится. Да и с камбуза мичмана Петрюхина, пойдет кок за второго ассистента. А еще мне помощь нужна - надо здоровое зеркало из кают-компании повесить горизонтально над столом, а операционную лампу поставить с правого боку. Ну и замполит нужен - будет перед моим носом книжку листать, меня ободрять и нашатырь под нос совать, если отключусь. Пусть поработает санитаром - один нестерильный нам все равно необходим.
Капраз, это железо, нет сталь каленная. Подпольная кличка "Камаз" - эмоций, как у грузовика. А тут вдруг преобразило мужика. Всех из "медички" выгнал. Крепко сжал Пахомовскую руку, трясет, что-то такое правильное сказать пытается, а вылезает что-то глупое: "Прости, сынок, ну пойми сынок, если смерть, сынок, вроде как я тебя приговорил. Вроде на моей совести... Как матери сказать, сынок... Не прощу себе, но поделать ничего не могу, сынок. Служба..." А доктор ему и отвечает: "Товарищ капитан первого ранга! Мы это обсудили. В журнале я свою запись сделаю. Решение мое, приказ мой, подпись моя. Если что, так прямо и матери и командованию доложите. А Вам лично скажу - я старался быть достойным офицером, хоть и от Вас нагоняи получал. Мое отношение к службе не изменилось, поэтому разрешите приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей.". Капраз опять стал Камаз: "Разрешаю, товарищ старший лейтенант. Выполняйте, Пахомов! Но смотрите, чтоб все как надо. Я лично проконтролирую - как закончите, вашу книжку ко мне в каюту!" Рассмешил Пахомова такой ответ, он без головного убора, лежа на столе, отдал честь "под козырек" и с улыбкой ответил бодрое: "Есть! Будет книжка у Вас. Рекомендую, как лучшее снотворное".
Пахомов кое-как слез со стола и держась за стенки и переборки пошел писать назначение операции самому себе. В хирургах он оставил себя, боцман с поваром пошли первым и вторым ассистентами. Операционной сестры не было, замполита приписали как "лицо, временно исполняющее санитарные обязанности". Описал он и про метод предполагаемой операции, и про зеркало, которое уже технари устанавливали в его малюсенькой операционной. К нему заглянул кок. "Сан Сергеич, хорошо, что заглянул. Найди мне чистую пол-литровую банку с крышкой - мы туда формалина нальем и отросток, как вещественное доказательство, положим". Будет сделано. Затем опять в операционную - там уже все моется, дезинфицируется. Зеркало на месте. Пахомов садится на стул и начинает давать указания - откуда что достать, где что открыть, куда что поставить. Наконец готово. Опять по стеночкам идет в каюту. Операционная бригада в сборе. Начинается нудный инструктаж, как вести себя стерильным, как руки мыть, что можно, что нельзя. Ну невозможно курс общей хирургии прочитать за час, да еще заочно. Понял доктор, что только зря время тратит. Там на месте разберемся - что скажу, то и делать будете. Снимай, ребята, робу, одевай нестерильные халаты, маски и фартуки. Давай теперь мне лобок, пузо и ноги от стопы до колена брить. И чтоб было чисто, как у баб-манекенщиц! А ноги зачем? Надо! Задумка одна есть. Обрили здесь же, в каюте.
Снова в операционной. Бактерицидную лампу выключили, чтоб не резала глаза своим сине-ултрафиолетовым светом. Доктор налил первомура из черной бутыли, развел и стал мыться. Один. Ассистенты смотрят. Затем Пахомов лезет в биксы, корцангом достает перчатки и стерильный халат, одевается. Затем накрывает столик с инструментами. Инструментов кладет больше, чем надо - с такой бригадой точно половина окажется на полу. Готово. Все покрывается стерильной простыней до поры, до времени. "Ну что, мужики, надо бы мне капельницу поставить, но не в руку - в ногу, для того и брил. Руки мне свободными нужны." Пахомов бесцеремонно раздевается до гола. На нем остаются перчатки, маска и белый колпак. На ногу накладывается легкодавящий жгут. Вены выступили, как у рысака на ипподроме. Вот хорошая - на голени. Игла у внутривенной системы толстая, колоть такой самому себя ой как неприятно. Под кожей сразу надувается синяк - черт, с самого начала не все так гладко, как хотелось. Надо опять покопаться, поискать венку, поширять. Наконец из иглы выбивается бодрая струйка черной венозной крови. Подсоединяется капельница, ослабляется жгут. Теперь порядок. Физраствор пущен редкими каплями, пока сильнее и не надо. Пластырем фиксируется игла по ходу вены.
"Ой, б...! Одну вещь забыл. Товарищ капитан второго ранга - сходите ко мне в каюту, там в тумбочке пачка презервативов!" Замполит удивленно смотрит на доктора: "Гандоны? На подводной лодке? Мы же в порты не заходим! Или Вы что тут в тихую..." "Да несите их сюда, сейчас увидите, что к чему!"
Возвращается замполит с пачкой презервативов. Пахомов уже не стерильный, хоть все еще в перчатках - после "сервировки" он уже хватался за что попало. Он стягивает перчатки и достает два презерватива. Разворачивает и вкладывает один в один. Потом срезает "носик" - спермоприемник. Достает резиновый катетер и капельницу. Соединяет их в одну длинную трубку и опускает ее в градуированную банку под столом. Катетер продевает через презервативы и засовывает себе в член, по трубке начинает бежать моча. "Так, эту золотую жидкость мы мерить будем, сколько когда натекло. Без катетера, боюсь, что мне будет не проссаться после операции. Вообще-то его туда стерильным надо пихать, ну да ладно - уретрит не самое худшее в нашем деле. Пойдет и так". Презервативы плотно одеваются на член и фиксирутся пластырем к коже и катетеру. Получается герметичная манжета - о катетере можно забыть на время операции. Опорожненный мочевой пузырь сжавшись что-то сдвинул в брюхе - боль резко усилилась. Черт, с трубкой в мочевике, с капельницей в ноге и сильными болями в животе уже совсем не побегаешь. А-ля хирург-паралитик.
Что будет то? А то будет - отросток наполнится гноем и станет флегмонозным. Потом перейдет в гангренозный, так как ткани умрут, и сосуды затромбируются. Потом "гнилой червяк" лопнет и начнется перитонит. Если перитонит будет не сильно разлит, то можно выжить. В конце концов сформируется холодный инфильтрат, который можно прооперировать и через полгода. Но далеко не всегда. Чаще от перитонита человек умирает. Или от заражения крови вместе с перитонитом. Так что скорее всего помру.
Ваше решение я слышал, теперь Вы послушайте мое: Родину я люблю, ситуацию понимаю, вас не виню - наша боевая задача поважнее отдельной жизни будет. Раз эвакуация невозможна, то шансы выхода через холодный инфильтрат я использовать не буду. Хреновые шансы, да и больно. Наркотой с антибиотиками всю автономку ширяться не хочу. Это уже мой приказ, я хоть и маленький начальник, но медслуждбы. Операция будет. Удачная или неудачная - это как получится. Авантюра, конечно, но в процентном отношении шансы берег увидеть не меньше, чем если ничего не делать. А раз никто, кроме меня, операций не делал, то я ее делать и буду. В помощники мне боцмана Кисельчука позовите, он садист известный и крови не боится. Да и с камбуза мичмана Петрюхина, пойдет кок за второго ассистента. А еще мне помощь нужна - надо здоровое зеркало из кают-компании повесить горизонтально над столом, а операционную лампу поставить с правого боку. Ну и замполит нужен - будет перед моим носом книжку листать, меня ободрять и нашатырь под нос совать, если отключусь. Пусть поработает санитаром - один нестерильный нам все равно необходим.
Капраз, это железо, нет сталь каленная. Подпольная кличка "Камаз" - эмоций, как у грузовика. А тут вдруг преобразило мужика. Всех из "медички" выгнал. Крепко сжал Пахомовскую руку, трясет, что-то такое правильное сказать пытается, а вылезает что-то глупое: "Прости, сынок, ну пойми сынок, если смерть, сынок, вроде как я тебя приговорил. Вроде на моей совести... Как матери сказать, сынок... Не прощу себе, но поделать ничего не могу, сынок. Служба..." А доктор ему и отвечает: "Товарищ капитан первого ранга! Мы это обсудили. В журнале я свою запись сделаю. Решение мое, приказ мой, подпись моя. Если что, так прямо и матери и командованию доложите. А Вам лично скажу - я старался быть достойным офицером, хоть и от Вас нагоняи получал. Мое отношение к службе не изменилось, поэтому разрешите приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей.". Капраз опять стал Камаз: "Разрешаю, товарищ старший лейтенант. Выполняйте, Пахомов! Но смотрите, чтоб все как надо. Я лично проконтролирую - как закончите, вашу книжку ко мне в каюту!" Рассмешил Пахомова такой ответ, он без головного убора, лежа на столе, отдал честь "под козырек" и с улыбкой ответил бодрое: "Есть! Будет книжка у Вас. Рекомендую, как лучшее снотворное".
Пахомов кое-как слез со стола и держась за стенки и переборки пошел писать назначение операции самому себе. В хирургах он оставил себя, боцман с поваром пошли первым и вторым ассистентами. Операционной сестры не было, замполита приписали как "лицо, временно исполняющее санитарные обязанности". Описал он и про метод предполагаемой операции, и про зеркало, которое уже технари устанавливали в его малюсенькой операционной. К нему заглянул кок. "Сан Сергеич, хорошо, что заглянул. Найди мне чистую пол-литровую банку с крышкой - мы туда формалина нальем и отросток, как вещественное доказательство, положим". Будет сделано. Затем опять в операционную - там уже все моется, дезинфицируется. Зеркало на месте. Пахомов садится на стул и начинает давать указания - откуда что достать, где что открыть, куда что поставить. Наконец готово. Опять по стеночкам идет в каюту. Операционная бригада в сборе. Начинается нудный инструктаж, как вести себя стерильным, как руки мыть, что можно, что нельзя. Ну невозможно курс общей хирургии прочитать за час, да еще заочно. Понял доктор, что только зря время тратит. Там на месте разберемся - что скажу, то и делать будете. Снимай, ребята, робу, одевай нестерильные халаты, маски и фартуки. Давай теперь мне лобок, пузо и ноги от стопы до колена брить. И чтоб было чисто, как у баб-манекенщиц! А ноги зачем? Надо! Задумка одна есть. Обрили здесь же, в каюте.
Снова в операционной. Бактерицидную лампу выключили, чтоб не резала глаза своим сине-ултрафиолетовым светом. Доктор налил первомура из черной бутыли, развел и стал мыться. Один. Ассистенты смотрят. Затем Пахомов лезет в биксы, корцангом достает перчатки и стерильный халат, одевается. Затем накрывает столик с инструментами. Инструментов кладет больше, чем надо - с такой бригадой точно половина окажется на полу. Готово. Все покрывается стерильной простыней до поры, до времени. "Ну что, мужики, надо бы мне капельницу поставить, но не в руку - в ногу, для того и брил. Руки мне свободными нужны." Пахомов бесцеремонно раздевается до гола. На нем остаются перчатки, маска и белый колпак. На ногу накладывается легкодавящий жгут. Вены выступили, как у рысака на ипподроме. Вот хорошая - на голени. Игла у внутривенной системы толстая, колоть такой самому себя ой как неприятно. Под кожей сразу надувается синяк - черт, с самого начала не все так гладко, как хотелось. Надо опять покопаться, поискать венку, поширять. Наконец из иглы выбивается бодрая струйка черной венозной крови. Подсоединяется капельница, ослабляется жгут. Теперь порядок. Физраствор пущен редкими каплями, пока сильнее и не надо. Пластырем фиксируется игла по ходу вены.
"Ой, б...! Одну вещь забыл. Товарищ капитан второго ранга - сходите ко мне в каюту, там в тумбочке пачка презервативов!" Замполит удивленно смотрит на доктора: "Гандоны? На подводной лодке? Мы же в порты не заходим! Или Вы что тут в тихую..." "Да несите их сюда, сейчас увидите, что к чему!"
Возвращается замполит с пачкой презервативов. Пахомов уже не стерильный, хоть все еще в перчатках - после "сервировки" он уже хватался за что попало. Он стягивает перчатки и достает два презерватива. Разворачивает и вкладывает один в один. Потом срезает "носик" - спермоприемник. Достает резиновый катетер и капельницу. Соединяет их в одну длинную трубку и опускает ее в градуированную банку под столом. Катетер продевает через презервативы и засовывает себе в член, по трубке начинает бежать моча. "Так, эту золотую жидкость мы мерить будем, сколько когда натекло. Без катетера, боюсь, что мне будет не проссаться после операции. Вообще-то его туда стерильным надо пихать, ну да ладно - уретрит не самое худшее в нашем деле. Пойдет и так". Презервативы плотно одеваются на член и фиксирутся пластырем к коже и катетеру. Получается герметичная манжета - о катетере можно забыть на время операции. Опорожненный мочевой пузырь сжавшись что-то сдвинул в брюхе - боль резко усилилась. Черт, с трубкой в мочевике, с капельницей в ноге и сильными болями в животе уже совсем не побегаешь. А-ля хирург-паралитик.
Дальше велит поднести ему банку от капельницы. Заранее заготовлен шприц с лошадиной дозой мощного антибиотика широкого спектра действия. Такое при нормальной операции не надо. Это так - подстраховка на всякий случай, операция то совсем ненормальная. Харакири, а не операция. Кто за что тут поручиться может. Поэтому пойдет антибиотик внутривенно-капельно - береженного Бог бережет.
Ну все, ребята, идите ручки щеткой под краном помойте. Пять минут на ручку. Хватило бы и двух, но опять же , подстрахуемся. Помылись - теперь руки в таз с первомуром, держим секунд тридцать и начинаем поливать раствором руку от самого локтевого сгиба. Отлично! Мокрые руки держать вверх. Да не так, твою мать. Чо ты их держишь, как немец под Сталинградом? Вверх, но перед собой. Ничего не касаясь, ко мне! Пахомов корцангом выдает стерильные полотенца, что заблаговременно положил на столик с хирургическим инструментом. Хоть и наставлял, что надо начинать сушить с пальцев, а уж потом все остальное и на кисть больше не возвращаться, не получается у них. Вытирают, как тряпкой солидол после работы. В любой хирургии заставили бы перемываться. Но нам пойдет, лучшего от такой "профессуры" не дождешься. Теперь халаты. Пахомов берет себе на руку шарик со спиртом - намоченный марлевый комочек. Вроде тоже общие правила нарушает. Разворачивает халат лицом к себе, просит механика просунуть туда руки. Руки просовываются и тыкаются в нестерильное тело голого Пахомова. "Так, ты расстерилизовался. На тебе шарик со спиртом - тщательно три руки и держи их перед собой". Опять же по нормальному и руки перемыть надо, и халат сменить. Да ну его - болит сильно. Побыстрей бы уже. Повар точь в точь повторяет ошибку боцмана. Ну и тебе спирт на руки. Готово.
Так, дай мне вон тот разрезанный целлофановый кулек. Я его себе на грудь до шеи пластырем налеплю вместо фартука. Теперь меня повторно моем - замполит, неси тазик! Полулежа Пахомов отмыл руки, без всяких церемоний схватил стерильное полотенце, высушил первомур. Взял халат со столика, просунул руки - замполит завязывай тесемки сзади. Халат подогнут до солнечного сплетения. Дальше халат не нужен - на половине тела доктор кончается и начинается больной.
Опять спирт на руки, одеваем перчатки. Вначале доктор натянул свои, затем помог ассистентам. Ну и снова спирт. Спирт - наше спасение, даже если и не во внутрь. Вроде бы есть возражения? Во внутрь будет после снятия швов, замполит поддерживаете? Ну если даже замполит поддерживает - тогда точно будет. И снятие швов, и спирт. Красимся! Пахомов начинает густо мазать свой живот йодом. Так, чуть подсохло - давай простыню, будем операционное поле накрывать. Ты что, дурак, делаешь?! Зачем ты это говно с пола поднял?! Не эту простыню надо. Ну ка возьми спирт на руки два раза, а нагибаться в операционной имеет право один замполит. Всем стоять, как будто ломов наглотались! Руки до яиц не опускать!
Правильно - вот эту стерильную простынку. Теперь цапки давай. Каких таких тяпок не видишь? Я сказал - цапки! А-аа, так это у вас на Украине так тяпки называются. Я и не знал. Давай вон те зажимчики-кривули, это и есть цапки. Черт, ими через простынь за тело хватать надо. Ооой! Ааай! Ыыых! б...! Фух, ну вот и все. Да нет, не все - обрадовался. Все - в смысле все готово начинать операцию. Всем спирт на руки! Руки дружно полезли в банку с шариками, как дети за конфетами. Любая операционная сестра лопнула бы от смеха.
Замполит, вон ту банку давай. Нет не наркоз. Если Вы возьметесь провести операцию - то с удовольствием сам себе наркоз дам. Новокаин это - местная анестезия будет. Да-да вот именно, чтоб "заморозить". Пахомов набирает здоровый шприц новокаина. Начинает себя потихоньку колоть по месту предполагаемого разреза. Кожа взбухла лимонной корочкой. Перед продвижением иглы предпосылает новокаин. Вроде не очень больно, но страдание на лице видно. Один шприц, другой, третий. Вот и подкожка набухла. Только руки уже дрожат. Черт подери, что за дела, ведь считай , что еще и не начал. "Сан Сергеич! Вы буженину делали? А ее маринадом напитывали? Да Вы что - пользовались для этого обычным шприцем? Это очень хорошо! Тогда возьмите у меня шприц и напитайте стенку моего брюха новокаиновым маринадом из этой банки. Не бойтесь - получится. Я пока чуть отдохну - расслаблюсь. Только стенку насквозь не проткни. Да не бойся - вгони шприца по три-четыре в обе стороны." Кок начал старательно ширять новокаин в ткани. Ни о какой анатомии он не думал и перед уколом лекарство не предпосылал. Получалось очень больно - точно как в гуся или свинину. Однако уже через десять минут боль стала тупеть и гаснуть. Количество бестолково вколотого лекарства переходило в качество обезболивания. Пора за нож!
Пахомов опять скомандовал лозунг дня - спирт на руки. За дверями операционной явно стоял народ - командир корабля приказал подежурить на подхвате - вдруг ИМ чего понадобиться. Раздались смешки - во дают, их медициной уже по всей лодке несет. Видимо вентиляционная система быстро разносила хлорно-бензиново-эфирно-спиртовой букет хирургических запахов. Пахомов с опаской взял в еще мокрую от спирта перчатку брюшистый скальпель. По спине побежали мурашки, ноги похолодели, а в руках снова появилась дрожь. Черт, только сейчас он ощутил, как страшно резать себя. Сразу пожалел, что не выпил сто грамм спирта перед операцией - ни замполит, ни особист, ни кэп не сказали бы ни слова. Сам решил, что оперировать "под газом" не в его интересах. Тогда терпи. Доктор закрыл глаза и решил испытать - будет больно или нет. Он без всякого прицеливания нажал острием скальпеля на кожу. Ощущалось слабое тупое давление. Когда он открыл глаза, то с удивлением обнаружил полупогруженный скальпель в лужице крови. Боли не было. Проба пера очень обнадежила Пахомова, он осушил ранку и решил, что дальнейший разрез проведет от нее - просто расширится в обе стороны. Вроде и так на месте. Разрез надо сделать большой - от моих слесарей-поваров с маленьким разрезом помощи не будет.
Ну все, ребята, идите ручки щеткой под краном помойте. Пять минут на ручку. Хватило бы и двух, но опять же , подстрахуемся. Помылись - теперь руки в таз с первомуром, держим секунд тридцать и начинаем поливать раствором руку от самого локтевого сгиба. Отлично! Мокрые руки держать вверх. Да не так, твою мать. Чо ты их держишь, как немец под Сталинградом? Вверх, но перед собой. Ничего не касаясь, ко мне! Пахомов корцангом выдает стерильные полотенца, что заблаговременно положил на столик с хирургическим инструментом. Хоть и наставлял, что надо начинать сушить с пальцев, а уж потом все остальное и на кисть больше не возвращаться, не получается у них. Вытирают, как тряпкой солидол после работы. В любой хирургии заставили бы перемываться. Но нам пойдет, лучшего от такой "профессуры" не дождешься. Теперь халаты. Пахомов берет себе на руку шарик со спиртом - намоченный марлевый комочек. Вроде тоже общие правила нарушает. Разворачивает халат лицом к себе, просит механика просунуть туда руки. Руки просовываются и тыкаются в нестерильное тело голого Пахомова. "Так, ты расстерилизовался. На тебе шарик со спиртом - тщательно три руки и держи их перед собой". Опять же по нормальному и руки перемыть надо, и халат сменить. Да ну его - болит сильно. Побыстрей бы уже. Повар точь в точь повторяет ошибку боцмана. Ну и тебе спирт на руки. Готово.
Так, дай мне вон тот разрезанный целлофановый кулек. Я его себе на грудь до шеи пластырем налеплю вместо фартука. Теперь меня повторно моем - замполит, неси тазик! Полулежа Пахомов отмыл руки, без всяких церемоний схватил стерильное полотенце, высушил первомур. Взял халат со столика, просунул руки - замполит завязывай тесемки сзади. Халат подогнут до солнечного сплетения. Дальше халат не нужен - на половине тела доктор кончается и начинается больной.
Опять спирт на руки, одеваем перчатки. Вначале доктор натянул свои, затем помог ассистентам. Ну и снова спирт. Спирт - наше спасение, даже если и не во внутрь. Вроде бы есть возражения? Во внутрь будет после снятия швов, замполит поддерживаете? Ну если даже замполит поддерживает - тогда точно будет. И снятие швов, и спирт. Красимся! Пахомов начинает густо мазать свой живот йодом. Так, чуть подсохло - давай простыню, будем операционное поле накрывать. Ты что, дурак, делаешь?! Зачем ты это говно с пола поднял?! Не эту простыню надо. Ну ка возьми спирт на руки два раза, а нагибаться в операционной имеет право один замполит. Всем стоять, как будто ломов наглотались! Руки до яиц не опускать!
Правильно - вот эту стерильную простынку. Теперь цапки давай. Каких таких тяпок не видишь? Я сказал - цапки! А-аа, так это у вас на Украине так тяпки называются. Я и не знал. Давай вон те зажимчики-кривули, это и есть цапки. Черт, ими через простынь за тело хватать надо. Ооой! Ааай! Ыыых! б...! Фух, ну вот и все. Да нет, не все - обрадовался. Все - в смысле все готово начинать операцию. Всем спирт на руки! Руки дружно полезли в банку с шариками, как дети за конфетами. Любая операционная сестра лопнула бы от смеха.
Замполит, вон ту банку давай. Нет не наркоз. Если Вы возьметесь провести операцию - то с удовольствием сам себе наркоз дам. Новокаин это - местная анестезия будет. Да-да вот именно, чтоб "заморозить". Пахомов набирает здоровый шприц новокаина. Начинает себя потихоньку колоть по месту предполагаемого разреза. Кожа взбухла лимонной корочкой. Перед продвижением иглы предпосылает новокаин. Вроде не очень больно, но страдание на лице видно. Один шприц, другой, третий. Вот и подкожка набухла. Только руки уже дрожат. Черт подери, что за дела, ведь считай , что еще и не начал. "Сан Сергеич! Вы буженину делали? А ее маринадом напитывали? Да Вы что - пользовались для этого обычным шприцем? Это очень хорошо! Тогда возьмите у меня шприц и напитайте стенку моего брюха новокаиновым маринадом из этой банки. Не бойтесь - получится. Я пока чуть отдохну - расслаблюсь. Только стенку насквозь не проткни. Да не бойся - вгони шприца по три-четыре в обе стороны." Кок начал старательно ширять новокаин в ткани. Ни о какой анатомии он не думал и перед уколом лекарство не предпосылал. Получалось очень больно - точно как в гуся или свинину. Однако уже через десять минут боль стала тупеть и гаснуть. Количество бестолково вколотого лекарства переходило в качество обезболивания. Пора за нож!
Пахомов опять скомандовал лозунг дня - спирт на руки. За дверями операционной явно стоял народ - командир корабля приказал подежурить на подхвате - вдруг ИМ чего понадобиться. Раздались смешки - во дают, их медициной уже по всей лодке несет. Видимо вентиляционная система быстро разносила хлорно-бензиново-эфирно-спиртовой букет хирургических запахов. Пахомов с опаской взял в еще мокрую от спирта перчатку брюшистый скальпель. По спине побежали мурашки, ноги похолодели, а в руках снова появилась дрожь. Черт, только сейчас он ощутил, как страшно резать себя. Сразу пожалел, что не выпил сто грамм спирта перед операцией - ни замполит, ни особист, ни кэп не сказали бы ни слова. Сам решил, что оперировать "под газом" не в его интересах. Тогда терпи. Доктор закрыл глаза и решил испытать - будет больно или нет. Он без всякого прицеливания нажал острием скальпеля на кожу. Ощущалось слабое тупое давление. Когда он открыл глаза, то с удивлением обнаружил полупогруженный скальпель в лужице крови. Боли не было. Проба пера очень обнадежила Пахомова, он осушил ранку и решил, что дальнейший разрез проведет от нее - просто расширится в обе стороны. Вроде и так на месте. Разрез надо сделать большой - от моих слесарей-поваров с маленьким разрезом помощи не будет.
Пахомов закусив губу стал резать кожу вверх от ранки. Ливанула кровь, хоть и полосонул он не глубоко. Разрез получился под каким-то углом, некрасивый. Надо бы и вниз сразу расшириться. Салфетки быстро намокали и тяжелели. Вместе с кровью сочился новокаин, от явно плохой инфильтрации. Пахомов нашел пару кровящих мест и сунул туда москиты. Держать голову становилось все труднее и труднее - шея крупно дрожала. Пришла пора воспользоваться зеркалом. Завязать узел под кровеостанавливающим зажимом, глядя в зеркало оказалось делом почти невозможным. Зеркальное отражение полностью переворачивало движения и вместо работы оставалась досада. Оставалось вязать на ощупь. "Замполит, пустите раствор в капельнице почаще - три капли на две секунды. Похоже, мне предстоит немного крови потерять!" Наконец наложил две несчастных лигатуры - можно "дорезать" вниз. Разрез опять получился кривой и рана стала несколько напоминать математический знак " меньше", только с более тупым углом. Внизу чувствовалась боль, но кровило не так сильно. Опять москиты легли на сосуды. Поймать кончик сосуда не удавалось, а когда это выходило, то попутно захватывалось немного тканей. Такие перевязанные кусочки могут дать некрозы. Но уж лучше так, чем никак. Пахомов опять взял шприц и скомандовал растянуть рану крючками. Как крючков нету? А что это? Нет, боцман, "цэ нэ грабэльки", эти грабли и есть крючки. Рана растянута. Страх резать самого себя почти ушел. Для пущей самостраховки доктор берет наполненные новокаином шприцы и вкалывает их в открытую рану в подлежащие ткани брюшной стенки, за апоневроз и мышцы, туда где ему сейчас придется резать. Колоть себя можно с комфортом - глядя в зеркало. Новокаина вогнано много - боли нет совсем, но есть чувство расперания в тканях.
Опять скальпель. Подкожка рассечена окончательно и по всей длине. Палец лежит на фасции-апоневрозе - большом, но тонком и плоском сухожилии. Кок нашел забавным ловить кровящие сосуды - в ране уже торчит дюжина москитов, а кровотечения нет! Может был прав Мао Цзедун, когда сказал, что маоизм и Китайская культурная революция позволяют подготовить врача-специалиста за 2-3 месяца. Ортодоксальный марксист-ленинец Пахомов начинал верить Великому Китайскому Кормчему. Боцман и кок в такие сложности не лезли, но сосуды вязали. Не быстро и неправильно, но прочно: "Ты побачь - уця б... соскоче. Давай другу нытку! Чи как там ее - лихамэнту". "Не лигаменту, а лигатуру!" "Да якось воно будэ - нехай лигатура. Сымай щипцы, звязав!"
Тут кок забыв про стерильность бросает крючок и начинает старательно тереть свой нос под маской. Маска мажется кровью. Первым заорал замполит: "Ты чо, урод, делаешь!!! Спирт на руки!" Вмешивается доктор: "И перчатку сменить, а потом опять спирт на руки. Смотри, и замполит к хирургии за час приобщился!" Точно прав Мао. Кок идет "перестерилизовываться", первоначальный стресс из-за свалившейся ответственности боцмана явно уже отпустил: "Доктор, ты ж мэнэ говорив, шо у тэбе спирту нэма. Глянь сколько тратим! Извините, товарищ капитан второго ранга, цэ без намеков". Замполит тоже не прочь разрядить обстановочку, но должность обязывает к строгости: "У нас сухой закон. Это мы не обсуждаем. Сказано же - как будем швы снимать - тогда и устроим доктору ревизию." Похоже, что в благополучном исходе операции никто из них не сомневается, хоть сделано всего-ничего. Вся аппендэктомия еще впереди.
Кок занимает свое место. Пахомов опять берет скальпель и вскрывает апоневроз. Ярко-алыми губами выворачиваются мышцы. Где-то перерезана небольшая артерия, и из нее тонкой струйкой бьет кровь, окрапляя мелкими пятнышками простынь и халат кока. "Боцман, лови эту суку - видишь как кровит!" - орет несколько струхнувший доктор. Да, боцман, ты и вправду садист - чего полраны в зажим схватил? Пересади его аккуратненько на кончик сосуда. Замполит, раствор в капельнице кончился. Поставь вон ту, маленькую, и гони частыми каплями. Как только прокапает, опять поставишь большую, но на редкие капли. Вот так, капает хорошо!".
Похоже ребята и с этим кровотечением справились. Ох и узлы! б..., им только швартовые вязать! Хотя вяжут же крючки на леску, может есть надежда, что узлы не разойдутся ночью. Может и не спущу на первый послеоперационный день свою кровушку. Дальше мышцы в другом направлении идут - тут не только резать, но и тупо расслаивать надо. Ха, получилось - мужики сильные, им мясо раздвинуть не проблема. И кровит мало. Так, ребята, теперь начинается самое трудное. "Замполит держи им картинку." Замполит открывает учебник по хирургии. "Мы сейчас на глубокой фасции - ее разрезать особых проблем нет. Там дальше брюшина. Она мягкая и вскрыть ее надо аккуратно. А вот потом будет самое сложное. Судя по моим болям, то аппендикс мой за слепой и восходящей толстой кишкой спрятан. Сам он в рану не выпрыгнет. Надеюсь, что брюшиной он все же не прикрыт и вы его без труда вытащите. Но очень бережно! Если он лопнет - то смерть. Сбоку у него может быть пленочка-брыжейка. Его надо будет в рану вывести, два раза перевязать и посередине перевязок отрезать. Ну а потом культю йодом обжечь и кисетом обшить. Я вам много помочь в выделении аппендикса не смогу. Как вскроете брюшину под кишку, сюда, сюда и сюда надо наколоть новокаина длинной иглой. Только потом за отросток браться, иначе я могу сознание от боли потерять. Поняли?"
Объясняя Пахомов водил по картинке кончиком зажима, оставаясь стерильным. Но теперь ляп дал боцман - он ткнул пальцем в перчатке в книжку, оставив там красное пятно: "Так шо, мне в эту дырку к тебе прям в брюхо руками лезть?" Доктор крайне вымученно улыбнулся: "Да, только перчатку смени и спирт на руки". Пахомов чувствовал себя все хуже и хуже, и контролировать ситуацию ему становилось тяжело. "Давайте, ребята, побыстрее, x... мне. За кишки потянете, могу отключиться. Тогда вам замполит один будет эту книжку читать."
В брюшную полость вошли быстро и без проблем. Брюшину сам Пахомов подхватил пинцетом и боцман без колебаний ее рассек одним движением, приговаривая: "Брюхо як у сёмги, а икры нэма!". Потом попытались подвинуть слепую кишку для забрюшинной анестезии. Тут и началась пытка! У Пахомова выступили слезы, его пробила дрожь с холодным потом. Через стон он сказал: "Стойте, мужики, очень больно! Плесните на кишку пару шприцов новокаина, может поможет, а потом продолжим." Вне зависимости от обезболивающего эффекта, он решил терпеть и стиснул зубы. Плеснули. Подождали минуту и опять полезли куда-то колоть. Вроде боль немного стихла, не все равно, когда тянули кишку она оставалась на грани переносимости. Слезы полились ручьем, а стоны доктор уже и не сдерживал. "б..., давайте отросток в рану!!! Мочи больше нет."
Боцман в очередной раз сказал свое заклинание "а якось воно будэ" и решительно запустил руку в рану. Пахомову показалось, что с кишками у него попутно выдирают и сердце. Внезапно боль унялась. Левая рука боцмана все еще утопала где-то в Пахомовском брюхе, а правая рука бережно, двумя пальчиками, вертикально держала весьма длинный багрово-синий червеобразный отросток. Брыжейки практически не было, все сосуды шли прямо по стенке аппендикса. К ране вплотную прижималась слепая кишка. Пахомов схватил лигатуру и попытался приподняться. Замполит поддерживал его под плечи. Напряжение брюшной стенки опять пробудило боль и Пахомов заговорил с подвыванием: "Щааас, я-ааа тебя-ааа, суку, апендюка, перевяжу!" Перевязал. Хорошо ли, плохо - сил нет переделывать. Уже лежа и глядя в зеркало перевязал еще раз. Потом окрасил йодом своего больного червяка и отсек его.
Замполит заорал "Есть операция!!!" и подставил банку с формалином. Отросток плюхнулся в банку, а культя и слепая кишка опять ушли в рану. "б.... Боцман достань опять, так что б обрубок мне был виден! Ушить надо!" Пытка повторилась снова и закончилась тем же - странно и совсем не по хирургически выкрутив руки боцман снова вытянул слепую кишку. Он сильно и больно давил на брюхо. Картина такой ассистенции совершенно не походила на то, что делали в клиниках. Слабеющей рукой Пахомов взял иглодержатель с кетгутом. "Только бы не проколоть кишку насквозь!" Он еще раз прижег культю отростка йодом и попытался подцепить иголкой наружный слой цекума. Выходило плохо. Иглодержатель перешел в руки кока. У того тоже выходило не лучше - кое где нить прорвала ткани, но местами держала. Попытались затянуть кисет. Получилось довольно некрасиво, но культя отростка утопилась. "Ладно, не на экзамене, сойдет и такая паутина. Вяжем." Узел Пахомов завязал сам. Показал как надо шить брюшину простейшим обвивным швом. На это дело пошел боцман, твердя свою мантру "а якось воно будэ, а шо - як матрас штопать!" Потом лавсаном ушили апоневроз. Узлы были несколько кривые, но фасция на удивление сошлась весьма ровно. Просто брюшная стенка была настолько перекачана новокаином, что ее Пахомов уже шил сам, практически не ощущая никакой боли. Сам он и закончил операцию, наложив швы на кожу. Швы, правда, тоже были далеко не мастерские - кое где выгладывали "рыбьи рты" от неправильно сошедшихся краев под узлом. Да плевать - лишь бы не разошлось, а уж уродливые рубцы на брюхе как-нибудь переживем.
Опять скальпель. Подкожка рассечена окончательно и по всей длине. Палец лежит на фасции-апоневрозе - большом, но тонком и плоском сухожилии. Кок нашел забавным ловить кровящие сосуды - в ране уже торчит дюжина москитов, а кровотечения нет! Может был прав Мао Цзедун, когда сказал, что маоизм и Китайская культурная революция позволяют подготовить врача-специалиста за 2-3 месяца. Ортодоксальный марксист-ленинец Пахомов начинал верить Великому Китайскому Кормчему. Боцман и кок в такие сложности не лезли, но сосуды вязали. Не быстро и неправильно, но прочно: "Ты побачь - уця б... соскоче. Давай другу нытку! Чи как там ее - лихамэнту". "Не лигаменту, а лигатуру!" "Да якось воно будэ - нехай лигатура. Сымай щипцы, звязав!"
Тут кок забыв про стерильность бросает крючок и начинает старательно тереть свой нос под маской. Маска мажется кровью. Первым заорал замполит: "Ты чо, урод, делаешь!!! Спирт на руки!" Вмешивается доктор: "И перчатку сменить, а потом опять спирт на руки. Смотри, и замполит к хирургии за час приобщился!" Точно прав Мао. Кок идет "перестерилизовываться", первоначальный стресс из-за свалившейся ответственности боцмана явно уже отпустил: "Доктор, ты ж мэнэ говорив, шо у тэбе спирту нэма. Глянь сколько тратим! Извините, товарищ капитан второго ранга, цэ без намеков". Замполит тоже не прочь разрядить обстановочку, но должность обязывает к строгости: "У нас сухой закон. Это мы не обсуждаем. Сказано же - как будем швы снимать - тогда и устроим доктору ревизию." Похоже, что в благополучном исходе операции никто из них не сомневается, хоть сделано всего-ничего. Вся аппендэктомия еще впереди.
Кок занимает свое место. Пахомов опять берет скальпель и вскрывает апоневроз. Ярко-алыми губами выворачиваются мышцы. Где-то перерезана небольшая артерия, и из нее тонкой струйкой бьет кровь, окрапляя мелкими пятнышками простынь и халат кока. "Боцман, лови эту суку - видишь как кровит!" - орет несколько струхнувший доктор. Да, боцман, ты и вправду садист - чего полраны в зажим схватил? Пересади его аккуратненько на кончик сосуда. Замполит, раствор в капельнице кончился. Поставь вон ту, маленькую, и гони частыми каплями. Как только прокапает, опять поставишь большую, но на редкие капли. Вот так, капает хорошо!".
Похоже ребята и с этим кровотечением справились. Ох и узлы! б..., им только швартовые вязать! Хотя вяжут же крючки на леску, может есть надежда, что узлы не разойдутся ночью. Может и не спущу на первый послеоперационный день свою кровушку. Дальше мышцы в другом направлении идут - тут не только резать, но и тупо расслаивать надо. Ха, получилось - мужики сильные, им мясо раздвинуть не проблема. И кровит мало. Так, ребята, теперь начинается самое трудное. "Замполит держи им картинку." Замполит открывает учебник по хирургии. "Мы сейчас на глубокой фасции - ее разрезать особых проблем нет. Там дальше брюшина. Она мягкая и вскрыть ее надо аккуратно. А вот потом будет самое сложное. Судя по моим болям, то аппендикс мой за слепой и восходящей толстой кишкой спрятан. Сам он в рану не выпрыгнет. Надеюсь, что брюшиной он все же не прикрыт и вы его без труда вытащите. Но очень бережно! Если он лопнет - то смерть. Сбоку у него может быть пленочка-брыжейка. Его надо будет в рану вывести, два раза перевязать и посередине перевязок отрезать. Ну а потом культю йодом обжечь и кисетом обшить. Я вам много помочь в выделении аппендикса не смогу. Как вскроете брюшину под кишку, сюда, сюда и сюда надо наколоть новокаина длинной иглой. Только потом за отросток браться, иначе я могу сознание от боли потерять. Поняли?"
Объясняя Пахомов водил по картинке кончиком зажима, оставаясь стерильным. Но теперь ляп дал боцман - он ткнул пальцем в перчатке в книжку, оставив там красное пятно: "Так шо, мне в эту дырку к тебе прям в брюхо руками лезть?" Доктор крайне вымученно улыбнулся: "Да, только перчатку смени и спирт на руки". Пахомов чувствовал себя все хуже и хуже, и контролировать ситуацию ему становилось тяжело. "Давайте, ребята, побыстрее, x... мне. За кишки потянете, могу отключиться. Тогда вам замполит один будет эту книжку читать."
В брюшную полость вошли быстро и без проблем. Брюшину сам Пахомов подхватил пинцетом и боцман без колебаний ее рассек одним движением, приговаривая: "Брюхо як у сёмги, а икры нэма!". Потом попытались подвинуть слепую кишку для забрюшинной анестезии. Тут и началась пытка! У Пахомова выступили слезы, его пробила дрожь с холодным потом. Через стон он сказал: "Стойте, мужики, очень больно! Плесните на кишку пару шприцов новокаина, может поможет, а потом продолжим." Вне зависимости от обезболивающего эффекта, он решил терпеть и стиснул зубы. Плеснули. Подождали минуту и опять полезли куда-то колоть. Вроде боль немного стихла, не все равно, когда тянули кишку она оставалась на грани переносимости. Слезы полились ручьем, а стоны доктор уже и не сдерживал. "б..., давайте отросток в рану!!! Мочи больше нет."
Боцман в очередной раз сказал свое заклинание "а якось воно будэ" и решительно запустил руку в рану. Пахомову показалось, что с кишками у него попутно выдирают и сердце. Внезапно боль унялась. Левая рука боцмана все еще утопала где-то в Пахомовском брюхе, а правая рука бережно, двумя пальчиками, вертикально держала весьма длинный багрово-синий червеобразный отросток. Брыжейки практически не было, все сосуды шли прямо по стенке аппендикса. К ране вплотную прижималась слепая кишка. Пахомов схватил лигатуру и попытался приподняться. Замполит поддерживал его под плечи. Напряжение брюшной стенки опять пробудило боль и Пахомов заговорил с подвыванием: "Щааас, я-ааа тебя-ааа, суку, апендюка, перевяжу!" Перевязал. Хорошо ли, плохо - сил нет переделывать. Уже лежа и глядя в зеркало перевязал еще раз. Потом окрасил йодом своего больного червяка и отсек его.
Замполит заорал "Есть операция!!!" и подставил банку с формалином. Отросток плюхнулся в банку, а культя и слепая кишка опять ушли в рану. "б.... Боцман достань опять, так что б обрубок мне был виден! Ушить надо!" Пытка повторилась снова и закончилась тем же - странно и совсем не по хирургически выкрутив руки боцман снова вытянул слепую кишку. Он сильно и больно давил на брюхо. Картина такой ассистенции совершенно не походила на то, что делали в клиниках. Слабеющей рукой Пахомов взял иглодержатель с кетгутом. "Только бы не проколоть кишку насквозь!" Он еще раз прижег культю отростка йодом и попытался подцепить иголкой наружный слой цекума. Выходило плохо. Иглодержатель перешел в руки кока. У того тоже выходило не лучше - кое где нить прорвала ткани, но местами держала. Попытались затянуть кисет. Получилось довольно некрасиво, но культя отростка утопилась. "Ладно, не на экзамене, сойдет и такая паутина. Вяжем." Узел Пахомов завязал сам. Показал как надо шить брюшину простейшим обвивным швом. На это дело пошел боцман, твердя свою мантру "а якось воно будэ, а шо - як матрас штопать!" Потом лавсаном ушили апоневроз. Узлы были несколько кривые, но фасция на удивление сошлась весьма ровно. Просто брюшная стенка была настолько перекачана новокаином, что ее Пахомов уже шил сам, практически не ощущая никакой боли. Сам он и закончил операцию, наложив швы на кожу. Швы, правда, тоже были далеко не мастерские - кое где выгладывали "рыбьи рты" от неправильно сошедшихся краев под узлом. Да плевать - лишь бы не разошлось, а уж уродливые рубцы на брюхе как-нибудь переживем.
Наконец наложена повязка. "Замполит, сколько там мочи с меня накапало?" "А кто его знает - банка полная и лужа на полу... Да мы помоем!" "А времени сколько прошло?" "Кто его знает. Долго возились, а время мы что-то и не засекали..." "Да-аа, бригада у меня подобралась. Ладно - вытащите мне катетер, пора перебраться из операционной в каюту-изолятор."
Напоследок Пахомов засадил десять миллиграмм морфина прямо в капельницу, со словами, что работа работой, но надо и отдохнуть. Затем быстро докапал остатки и приказал сменить банку на обычный физраствор. В физраствор опять дали антибиотик и пустили очень редкими каплями, а глаза доктора заблестели, и по телу разлилась приятная истома. Боль и сомнения отступили на второй план. Хотелось покоя и уюта. Подали носилки и множество сильных рук бережно сняло расслабленное тело со стола и потащило в изолятор. Пахомов пошутил, что сегодня он порядок нарушает и протокол операции писать не будет. Похоже никто его шутку не понял. Через десять минут доктор спал странным сном с сюрреалистически яркими сновидениями.
На утро (если такое деление времени применимо к подводным лодкам в автономном походе) температура была 38. Рядом на стуле дремал офицер-акустик свободной смены. Стало понятно, что в сиделки к доктору-герою рвутся многие. Пахомов негромко позвал спящего: "Василь, ты мне утку не подашь? Боюсь, что швы хреновые, разойдутся. На постельке хочу дней пять полежать." Акустик подскочил как ужаленный и стал подкладывать утку. Оправившись, доктор попросил новую банку физраствора и еще раз засадил туда антибиотик. Тут в дверь постучали - это был капраз, командир ракетоносца собственной персоной.
"Ну, здравствуй, док. А ты, старлей - мужик. Придем домой, проси, что хочешь - на любую учебу отправлю. Сам по штабам хлопотать буду. Эх жалко такого хлопца терять - но уж если ты себя смог прооперировать, то уж других... Ты - хирург!"
"
Спасибо, товарищ капитан. Спасибо за доверие!" Потом они еще поболтали с полчаса в основном на околомедицинские темы и шеф собрался уходить. Тут из под одеяла Пахомова раздался нелицеприятный громкий пердёж и каюта быстро наполнилась "ароматом". Капраз сконфузился, а Пахомов закричал "Ура! Это моя самая приятная музыка на сегодня! Газы отошли - кишечник работает. Уж не буду извинятся." Капраз улыбнулся, опять пожал доктору руку и вышел из благоухающей каюты.
Затем пришел кок. После доктора, боцмана и кока на борту чествовали героями номер два и три, а замполита - номер четыре. Правда из рассказа самого замполита получалось, что это чуть ли не он сам единолично выполнил операцию, руководствуясь мудрыми решениями партии. Хотя все знали вес замполитовских слов. Кок пришел узнать, чего же больной желает откушать? Сегодня, пожалуй, ничего - попью глюкозки. А вот на завтра захотелось гоголь-моголя, манной каши на молоке и шоколадных конфет. Кок на каприз не обиделся, сказал что исполнит.
К вечеру температура спала до 37.3, что Пахомову страшно понравилось. Антибиотики прокапали еще раз, а потом надобность в них отпала. Доктор явно полный курс завершать не собирался. На ночь он решил никаких обезболивающих не принимать, а выпил две таблетки нитрозепама - сильного транквилизатора со снотворным эффектом. Шов болел, но вполне терпимо. "Под транками" спалось нормально.
На следующий день кок принес красиво сервированный поднос с тарелкой манной каши на молоке и гоголь-моголь. И то и другое было сделано из порошковых продуктов, но вполне вкусно. Пахомов поел, а дальше началось странное. Шоколад! Коробка конфет от самого капитана (берег себе на День Рождения), старпомовские трюфеля, "Птичье молоко" от штурмана, "Каракумы" от радиста, "грильяж в шоколаде" от ракетчиков, шоколад "Вдохновение" от реакторного отсека и много, много чего. За свою лежку Пахомов съел по чуть-чуть из каждой коробки, а остальное сберег на собственную "выписку" - ссыпал остатки в большую чашку и раздал всем в кают-компании после ужина к чаю. Праздник то семейный, общий!
Швы Пахомов снимать не спешил - решил подождать для верности до седьмого дня, хотя рана выглядела вполне прилично. Не совсем он себе верил - мало ли чего и как он там навязал, пусть срастется получше. Вечером шестого дня к нему опять зашел Камаз. Видимо от замполита разнюхал, что доктор кое-чего обещал. Тянуть волыну и косить смысла не имело, и Пахомов решил сказать командиру в открытую: "Товарищ капитан, я тут это, ну тогда, бригаде моей пообещал кой чего... Мол если все нормально будет, ну я всем спиртяшки плесну. Так символически, немного..." Камаз зло смотрел на доктора своими стальными непроницаемыми глазами. Такой взгляд ничего хорошего не сулил: "Снятие швов проведете сразу после ужина. Это приказ. Я приду, проконтролирую!"
Об этом разговоре Пахомов оповестил всех участников. После ужина он в одиночестве отправился в операционную, которая опять стала обыденной "медичкой-процедуркой". Опустил стол, снял штаны и отлепил повязку. Рана абсолютно чистая, даже "рыбьи рты" под неудачными швами загранулировались и по краям пошла нормальная эпителизация. Работая пинцетом и ножницами доктор резал нити у самой кожи и резко дергал - старые лигатуры выходили легко, не больнее комариных укусов. Когда осталось снять последний шов дверь каюты бесцеремонно распахнулась. В проеме стоял грозный Камаз. Доктор застыл с пинцетом в руке и вытянулся по стойке "смирно" со спущенными штанами. Командир шагнул в процедурку: "Ну как?" "Да все отлично, товарищ капитан первого ранга!" - отрапортовал старлей.
"Бригада, заходите!" За ним ввалились замполит, кок и боцман. "Товарищи офицеры, больше всего на свете я не переношу болтунов и стукачей! Если где-то услышу хоть полслова - ззз-сгною! А сам все буду отрицать." С этими словами Камаз извлек откуда-то небольшую банку домашних консервированных патиссонов. Всем все стало понятно; доктор лихо срезал последний шов, натянул штаны и нырнул за бутылью и стаканами.
Близился конец похода. Лодка уже не лежала в дрейфе, а весьма активно работала своими гигантскими винтами. Скорее всего домой. Этого никто, кроме приближенных, конечно не знал, но каждый догадывался. Старший лейтенант медицинской службы Пахомов все также бесцельно лежал на своем операционном столе и глядел в белый потолок. Зеркала не было - его давным-давно перевесили на старое место в кают-компанию. Мысли доктора были просты и прозаичны. О его будущем. Вероятно будет представление к награде. Камаз не соврал - поможет. Надо писать заявление в клиническую ординатуру. По общей хирургии...
Напоследок Пахомов засадил десять миллиграмм морфина прямо в капельницу, со словами, что работа работой, но надо и отдохнуть. Затем быстро докапал остатки и приказал сменить банку на обычный физраствор. В физраствор опять дали антибиотик и пустили очень редкими каплями, а глаза доктора заблестели, и по телу разлилась приятная истома. Боль и сомнения отступили на второй план. Хотелось покоя и уюта. Подали носилки и множество сильных рук бережно сняло расслабленное тело со стола и потащило в изолятор. Пахомов пошутил, что сегодня он порядок нарушает и протокол операции писать не будет. Похоже никто его шутку не понял. Через десять минут доктор спал странным сном с сюрреалистически яркими сновидениями.
На утро (если такое деление времени применимо к подводным лодкам в автономном походе) температура была 38. Рядом на стуле дремал офицер-акустик свободной смены. Стало понятно, что в сиделки к доктору-герою рвутся многие. Пахомов негромко позвал спящего: "Василь, ты мне утку не подашь? Боюсь, что швы хреновые, разойдутся. На постельке хочу дней пять полежать." Акустик подскочил как ужаленный и стал подкладывать утку. Оправившись, доктор попросил новую банку физраствора и еще раз засадил туда антибиотик. Тут в дверь постучали - это был капраз, командир ракетоносца собственной персоной.
"Ну, здравствуй, док. А ты, старлей - мужик. Придем домой, проси, что хочешь - на любую учебу отправлю. Сам по штабам хлопотать буду. Эх жалко такого хлопца терять - но уж если ты себя смог прооперировать, то уж других... Ты - хирург!"
"
Спасибо, товарищ капитан. Спасибо за доверие!" Потом они еще поболтали с полчаса в основном на околомедицинские темы и шеф собрался уходить. Тут из под одеяла Пахомова раздался нелицеприятный громкий пердёж и каюта быстро наполнилась "ароматом". Капраз сконфузился, а Пахомов закричал "Ура! Это моя самая приятная музыка на сегодня! Газы отошли - кишечник работает. Уж не буду извинятся." Капраз улыбнулся, опять пожал доктору руку и вышел из благоухающей каюты.
Затем пришел кок. После доктора, боцмана и кока на борту чествовали героями номер два и три, а замполита - номер четыре. Правда из рассказа самого замполита получалось, что это чуть ли не он сам единолично выполнил операцию, руководствуясь мудрыми решениями партии. Хотя все знали вес замполитовских слов. Кок пришел узнать, чего же больной желает откушать? Сегодня, пожалуй, ничего - попью глюкозки. А вот на завтра захотелось гоголь-моголя, манной каши на молоке и шоколадных конфет. Кок на каприз не обиделся, сказал что исполнит.
К вечеру температура спала до 37.3, что Пахомову страшно понравилось. Антибиотики прокапали еще раз, а потом надобность в них отпала. Доктор явно полный курс завершать не собирался. На ночь он решил никаких обезболивающих не принимать, а выпил две таблетки нитрозепама - сильного транквилизатора со снотворным эффектом. Шов болел, но вполне терпимо. "Под транками" спалось нормально.
На следующий день кок принес красиво сервированный поднос с тарелкой манной каши на молоке и гоголь-моголь. И то и другое было сделано из порошковых продуктов, но вполне вкусно. Пахомов поел, а дальше началось странное. Шоколад! Коробка конфет от самого капитана (берег себе на День Рождения), старпомовские трюфеля, "Птичье молоко" от штурмана, "Каракумы" от радиста, "грильяж в шоколаде" от ракетчиков, шоколад "Вдохновение" от реакторного отсека и много, много чего. За свою лежку Пахомов съел по чуть-чуть из каждой коробки, а остальное сберег на собственную "выписку" - ссыпал остатки в большую чашку и раздал всем в кают-компании после ужина к чаю. Праздник то семейный, общий!
Швы Пахомов снимать не спешил - решил подождать для верности до седьмого дня, хотя рана выглядела вполне прилично. Не совсем он себе верил - мало ли чего и как он там навязал, пусть срастется получше. Вечером шестого дня к нему опять зашел Камаз. Видимо от замполита разнюхал, что доктор кое-чего обещал. Тянуть волыну и косить смысла не имело, и Пахомов решил сказать командиру в открытую: "Товарищ капитан, я тут это, ну тогда, бригаде моей пообещал кой чего... Мол если все нормально будет, ну я всем спиртяшки плесну. Так символически, немного..." Камаз зло смотрел на доктора своими стальными непроницаемыми глазами. Такой взгляд ничего хорошего не сулил: "Снятие швов проведете сразу после ужина. Это приказ. Я приду, проконтролирую!"
Об этом разговоре Пахомов оповестил всех участников. После ужина он в одиночестве отправился в операционную, которая опять стала обыденной "медичкой-процедуркой". Опустил стол, снял штаны и отлепил повязку. Рана абсолютно чистая, даже "рыбьи рты" под неудачными швами загранулировались и по краям пошла нормальная эпителизация. Работая пинцетом и ножницами доктор резал нити у самой кожи и резко дергал - старые лигатуры выходили легко, не больнее комариных укусов. Когда осталось снять последний шов дверь каюты бесцеремонно распахнулась. В проеме стоял грозный Камаз. Доктор застыл с пинцетом в руке и вытянулся по стойке "смирно" со спущенными штанами. Командир шагнул в процедурку: "Ну как?" "Да все отлично, товарищ капитан первого ранга!" - отрапортовал старлей.
"Бригада, заходите!" За ним ввалились замполит, кок и боцман. "Товарищи офицеры, больше всего на свете я не переношу болтунов и стукачей! Если где-то услышу хоть полслова - ззз-сгною! А сам все буду отрицать." С этими словами Камаз извлек откуда-то небольшую банку домашних консервированных патиссонов. Всем все стало понятно; доктор лихо срезал последний шов, натянул штаны и нырнул за бутылью и стаканами.
Близился конец похода. Лодка уже не лежала в дрейфе, а весьма активно работала своими гигантскими винтами. Скорее всего домой. Этого никто, кроме приближенных, конечно не знал, но каждый догадывался. Старший лейтенант медицинской службы Пахомов все также бесцельно лежал на своем операционном столе и глядел в белый потолок. Зеркала не было - его давным-давно перевесили на старое место в кают-компанию. Мысли доктора были просты и прозаичны. О его будущем. Вероятно будет представление к награде. Камаз не соврал - поможет. Надо писать заявление в клиническую ординатуру. По общей хирургии...
Ссылки по теме:
- Российские моряки не дают скучать французам по вечерам
- «Русский орел мух не ловит». Как Петр I одержал первую победу на море
- Люди в тельняшках
- Экскурсионная подводная лодка "Нептун"
- Всех с Днем Военно-Морского Флота России!
Новости партнёров
реклама
Очень мастерски написано и сама история внушает большое уважение!
Я бы так не смог, наверное...
Замечательно пишет.
Советую почитать все его произведения.
Надо читать остальное.
оперировал