7927
2
Сын маминой коллеги не вернулся со школы. Мальчишка учился в третьем классе. Родители не волновались до самого вечера — ну, гуляет ребенок и гуляет. Потом бегали по дворам, разыскивали хулигана, обещая ему все возможные кары. В милицию обратились только ближе к ночи, когда оказалось, что его не видел никто.
А потом вновь обходили подъезды, обшаривали чердаки, канализационные люки, подвалы. Расспрашивали детей из соседних дворов, раз за разом, надеясь, что те видели заметили, запомнили, скажут, хоть что-то. Кто-то видел, что мальчик вышел из школы. И все. Пустота. Исчез.
Это случилось в начале сентября больше двадцати лет назад. Мальчика не нашли. Когда мы переезжали, мать все еще ждала¸ что случится чудо. Он вернется. Живой.
Я была слишком маленькой, чтобы понять беду этой семьи. Запомнила только страх моих близких. Мама отводила меня в школу, крепко держа за руку. Из школы забирал дедушка. Прогулки сводились к кратковременным вылазкам во двор под присмотром взрослых.
Меня, мелкую, это возмущало до невозможного. Как и любой ребенок, я чувствовала себя бессмертной. Со мной ничего не могло произойти — даже то, что мальчика этого, судя по всему, нет в живых, это проходило мимо сознания. В те времена мы не знали слова «маньяк». Взрослые да, что-то обсуждали страшное, и в какой-то программе, по моему «Взгляд», рассказывали об убийце-воспитателе из пионерлагеря. А соседка, Марья Филипповна трагическим шепотом по большому секрету пересказывала историю ненормальной, отрезавшей в роддоме ушко новорожденному ребенку — но мы, дети, пребывали в каком-то счастливом информационном вакууме.
Не вернувшийся со школы мальчик — мое сознание, причем ребенка, не отличавшегося глупостью, объяснило это просто — цыгане украли. Даже вполне логичного допущения, что с ним мог произойти несчастный случай, не было. Просто украли цыгане. Он жив, здоров, только где-то далеко.
Со временем эта история совсем вылетела из памяти. Только когда принцесса моя старшая подросла, пошла в школу, и я поняла, что вот это короткое расстояние, которое ей надо пройти от школы до дома — эти метров триста по дорожке, к школьному крыльцу — она пойдет без меня, я ее не буду держать за руку, а дорожка — поворачивает, и есть отрезок, когда я ее не вижу... Мне стало дурно.
Тот старый случай с мальчиком вспомнился мгновенно. Причем в свете совершенно ином. Дошел весь ужас того, что понимаешь — ребенка нет. Не уберегла. Не исправить. Вспомнилось и детское наивное убеждение, что его украли цыгане. А к нему — взрослое понимание. Что, может быть, и не маньяк то был (не говорили тогда о маньяках), может быть котлован. Или пруд. Или река. Но, может быть, и человек, который уже совсем не человек. И спасти ребенка от этого я не смогу, если меня не будет рядом, а он...
А сам ребенок может не понимать, что это — опасность.
Когда я твержу своим школьницам, что опасность может идти даже от хорошо знакомого человека — они надо мной смеются. «Да что кто нам сделает»! «Да что может случиться»!
Старшая, правда, уже начала понимать, что, случиться может многое. А десятилетняя мелочь упрямо трясет косичками и с видом умудренного опытом человека отвечает:
-Мууууууль, у тебя паранойя!
Я была слишком маленькой, чтобы понять беду этой семьи. Запомнила только страх моих близких. Мама отводила меня в школу, крепко держа за руку. Из школы забирал дедушка. Прогулки сводились к кратковременным вылазкам во двор под присмотром взрослых.
Меня, мелкую, это возмущало до невозможного. Как и любой ребенок, я чувствовала себя бессмертной. Со мной ничего не могло произойти — даже то, что мальчика этого, судя по всему, нет в живых, это проходило мимо сознания. В те времена мы не знали слова «маньяк». Взрослые да, что-то обсуждали страшное, и в какой-то программе, по моему «Взгляд», рассказывали об убийце-воспитателе из пионерлагеря. А соседка, Марья Филипповна трагическим шепотом по большому секрету пересказывала историю ненормальной, отрезавшей в роддоме ушко новорожденному ребенку — но мы, дети, пребывали в каком-то счастливом информационном вакууме.
Не вернувшийся со школы мальчик — мое сознание, причем ребенка, не отличавшегося глупостью, объяснило это просто — цыгане украли. Даже вполне логичного допущения, что с ним мог произойти несчастный случай, не было. Просто украли цыгане. Он жив, здоров, только где-то далеко.
Со временем эта история совсем вылетела из памяти. Только когда принцесса моя старшая подросла, пошла в школу, и я поняла, что вот это короткое расстояние, которое ей надо пройти от школы до дома — эти метров триста по дорожке, к школьному крыльцу — она пойдет без меня, я ее не буду держать за руку, а дорожка — поворачивает, и есть отрезок, когда я ее не вижу... Мне стало дурно.
Тот старый случай с мальчиком вспомнился мгновенно. Причем в свете совершенно ином. Дошел весь ужас того, что понимаешь — ребенка нет. Не уберегла. Не исправить. Вспомнилось и детское наивное убеждение, что его украли цыгане. А к нему — взрослое понимание. Что, может быть, и не маньяк то был (не говорили тогда о маньяках), может быть котлован. Или пруд. Или река. Но, может быть, и человек, который уже совсем не человек. И спасти ребенка от этого я не смогу, если меня не будет рядом, а он...
А сам ребенок может не понимать, что это — опасность.
Когда я твержу своим школьницам, что опасность может идти даже от хорошо знакомого человека — они надо мной смеются. «Да что кто нам сделает»! «Да что может случиться»!
Старшая, правда, уже начала понимать, что, случиться может многое. А десятилетняя мелочь упрямо трясет косичками и с видом умудренного опытом человека отвечает:
-Мууууууль, у тебя паранойя!
Или рассказывает, что она сделает, если на нее кто-то нападет.
Все мои уверения, что сделать она не сможет апсолютно ничего, волшебным образом в одно ушко влетают, в другое — вылетают.
Когда я вижу эту счастливую уверенность, то вспоминаю себя, и понимаю — это какое то странное свойство детской психики. Ребенок просто не осознает, что его могут убить. Волшебная убежденность в собственном бессмертии и безопасности. Она во всем. Залезть на трубу старой котельной — да в легкую! Ухватиться за провода на слабо — да пожалуйста! (так погиб сын технички из нашей школы, бабЛизы, много-много лет назад). Помочь милой тете снять котенка с дерева — ой, тетя, а где котенок, куда вы меня тащите?..
Когда ребенку говоришь об опасности, он вроде бы слушает, внимательно. Кивает и соглашается. Но не осознает. Вот хоть лопни, хоть тресни, не осознает! Потому что пребывает в счастливой иллюзии собственной неуязвимости.
Все мои уверения, что сделать она не сможет апсолютно ничего, волшебным образом в одно ушко влетают, в другое — вылетают.
Когда я вижу эту счастливую уверенность, то вспоминаю себя, и понимаю — это какое то странное свойство детской психики. Ребенок просто не осознает, что его могут убить. Волшебная убежденность в собственном бессмертии и безопасности. Она во всем. Залезть на трубу старой котельной — да в легкую! Ухватиться за провода на слабо — да пожалуйста! (так погиб сын технички из нашей школы, бабЛизы, много-много лет назад). Помочь милой тете снять котенка с дерева — ой, тетя, а где котенок, куда вы меня тащите?..
Когда ребенку говоришь об опасности, он вроде бы слушает, внимательно. Кивает и соглашается. Но не осознает. Вот хоть лопни, хоть тресни, не осознает! Потому что пребывает в счастливой иллюзии собственной неуязвимости.
Источник:
Ссылки по теме:
- Литовский медведь попытался проникнуть в Беларусь, но не смог
- Мюзикл по мультфильму "Мадагаскар"
- Мужчина решил разобраться с подростком, но переоценил свои силы
- Как испортить выпускной своей дочери
- Встреча со стаей мангалов
Новости партнёров
реклама
Я росла в столице и родилась еще в ссср (правда под конец уже) но и про маньяков и про "чужих дядек" мне все было известно т.к. популярно разъяснено родителями. Уже в школьный период было НЕСЧЕТНОЕ число атак от всяких извращенцев, 4 раза пытались похить на машинах средь бела дня и только благодаря, бдительности воспитанной и вложенной родителями, удалось много раз избежать беды и подруг уберечь... Некоторые девочки и в правду были вообще не подготовлены родителями- могли запросто идти садиться в чижие машины (2-3 третий класс) идти за предложенными угощениями или щенками. Правда таких были единицы но все равно у меня всегда был вопрос это ведь такая классика-все эти щенки конфеты покатаемся , самая элементарщина и неужели родители не могли просветить по этим вопросам своих детей!
Мои в 10 лет имеют представление и о опасностях на улице и о людях, которые могут быть не такими какими кажутся, уже показывал куда надо бить чтоб мальчик полежал минут 5 и забыл как руки распускать.
Больше с детьми заниматься надо. И обязательно приучать к самостоятельности. Водить за ручку можно и до 18 лет, а потом ребенок окажется один в незнакомом и враждебном мире. И будем удивляться, что вроде же из нормальной семьи - мама вон известный блогер.
Мне 55 ,четверо детей